В то роковое лето мы, как обычно, снимали дачу под Ленинградом в Сестрорецке. Внезапно в небе
появились самолеты, и началась стрельба из зенитных орудий. Люди не понимали, что происходит. Многие думали, что это военные учения. Моя сестра Катя была в этот момент в Ленинграде, родители дежурили возле моей постели, чтобы в случае пожара или взрыва выбежать со мной на улицу. Утром собрали вещи и поехали в Ленинград. Все, что не смогли взять, бросили в доме. Там, в Сестрорецке, осталась фисгармония, которая каждое лето заменяла нам с сестрой фортепиано.
Блокада легла на нас тяжелым бременем. Сначала сгорели Бадаевские склады, где хранились запасы продовольствия. Продуктов, которые выдавались по карточкам, было все меньше и меньше. Хлеба выдавали по 100 гр. Начались смерти от голода. По всему городу шли люди, которые везли на санках завернутые в одеяла трупы своих близких.
Бомбежки стали частыми. Мама возила нас с сестрой ночевать в бомбоубежище под Эрмитаж. Считалось, что немцы не поднимут руку на сокровищницу искусства. Каждый раз, когда мы возвращались домой, в районе Литейного нас ожидала воздушная тревога. Мы прятались в подворотне. Было очень страшно.
По вечерам семья собиралась вокруг печки-буржуйки, которая топилась опилками. В доме было холодно, + 4 градуса. От голода мы ели крыс, отец ставил на работе крысоловки, приносил добычу домой, и мама очищала их от шкурки. В ситуации блокады это мясо казалось вполне съедобным. В этой тяжелой обстановке продолжались мои занятия на фортепиано.
Взяв папку с нотами, я отправлялась к живущей недалеко от нас учительнице музыки. По дороге на занятия я наблюдала жуткие картины. Однажды мне попался раздетый мертвый человек, с раскинутыми руками и разметавшимися волосами. В другой раз мимо проехал грузовик, до верха груженый трупами обнаженных людей, слегка прикрытых брезентом. А поверх брезента сидел, как ни в чем не бывало, человек.
От смерти, в которой мы жили, люди становились черствее. Раз в несколько дней к нам в детскую приходил кто-нибудь из взрослых и говорил: «Дети, попрощайтесь с дядей Леней. Дети, попрощайтесь с дядей Мишей. С дядей Сережей». И мы с сестрой шли прощаться.
Однажды к нам пришел внук художника Серова Юра. Вместе с родителями он жил в Ленинграде. Отец его, Антон Серов, до войны часто вместе с Юрой бывал у нас на детских праздниках. Когда в передней раздавался звонок, я выбегала и радостно кричала: «Юицька пйишел!»… И вот он стоит и, обращаясь к моей маме, говорит: «Тетя Вера, дайте ради Бога что-нибудь, папа с мамой умирают». Собрали и дали, что могли.
В марте 42 года по Ладожскому льду нас эвакуировали из Ленинграда.
Комментариев нет:
Отправить комментарий